Предисловие
к третьему изданию “Золотой ветви” (декабрь, 1910)
Когда
я впервые задумал идею работы, первая часть которой теперь представляется
публике в третьем и расширенном издании, моей целью было просто объяснить
любопытное правило жречества, или священного царя Неми, а с ним и легенду
о Золотой ветви, увековеченную Вергилием, голос древности которого ассоциировался
у меня с голосом жречества. Объяснение было подсказано мне некоторыми
подробными правилами, предписываемыми некогда царям в Южной Индии, и сначала
я думал, что оно могло бы соответственно уместиться в пределах небольшого
тома. Но вскоре я обнаружил, что, пытаясь решить один вопрос, я поднял
много других: шире и шире передо мною раскрывались перспективы; и, таким
образом, постепенно это вовлекло меня в далеко простирающиеся области
первобытной мысли, которые были недостаточно изучены моими предшественниками.
Таким образом, моя книга росла и вскоре планируемый очерк фактически превратился
в увесистую монографию, или, скорее, в ряд самостоятельных рассуждений,
свободно соединенных друг с другом слабой нитью родства с моей первоначальной
темой. С каждым последующим изданием количество этих рассуждений возрастало
и увеличивалось в объеме с появлением новых фактов, пока связующая нить,
которой рассуждения были соединены в ряд, не оказалась под угрозой порваться
под их тяжестью. Поэтому я решил, следуя совету сочувственной критики,
разбить мою разросшуюся книгу на составляющие ее части и отдельно опубликовать
различные исследования, из которых она состоит. Настоящие тома, образующие
первую часть целого, содержат предварительное исследование принципов магии
и эволюции священного титула царя вообще. За ними вскоре последует том,
который обсуждает принципы табу в их специальном применении к священным
или отправляющим жреческие обязанности царям. Оставшаяся часть сочинения
будет посвящена в основном мифу и ритуалу умирающего бога, а так как эта
тема является обширной и плодотворной, ее обсуждение для удобства будет
разделено на несколько частей, одна из которых, имеющая дело с некоторыми
умирающими богами древности в Египте и Западной Азии, уже опубликована
под заглавием “Адонис, Аттис, Осирис”.
В то
время, как я старался привести в порядок мою книгу и придать ей форму
собрания очерков по ряду отдельных, хотя и связанных тем, я все же сохранил,
насколько это возможно, ее единство, оставляя первоначальное название
для всей серии томов и указывая время от времени отношение моих общих
выводов к частным проблемам, которые составили исходный пункт исследования.
Мне казалось, что такой способ изложения темы дал некоторые преимущества,
которые перевешивали какие-либо явные недостатки. Отвергнув строгую форму
научного трактата, не жертвуя, надеюсь, при этом глубоким содержанием,
я рассчитывал облечь имеющиеся факты в более художественную форму и таким
образом привлечь читателей, которых может быть оттолкнула бы строго логическая
и систематическая классификация фактов. Так, я поместил таинственного
Немийского жреца в центр картины, сгруппировав другие мрачные фигуры того
же рода на втором плане. Я сделал так не потому, что считаю их второстепенными,
а потому, что живописное естественное окружение Немийского жреца, обитающего
среди лесистых холмов Италии, таинственность, которая покрывает его, и
в неменьшей степени западающая в память магия вергилиевых стихов – все
это усиливает очарование трагической фигуры с Золотой ветвью и заставляет
расположить ее в центре мрачной картины. Но я надеюсь, что образ, в котором
Немийский жрец выведен на страницы моей книги, не приведет читателей либо
к переоценке исторической роли жреца при сравнении его с другими фигурами,
стоящими в тени, либо к приписыванию моей теории преувеличения той роли,
которую он играл. Даже если бы в конце концов, следовало, что этот древний
итальянский жрец должен быть вычеркнут из длинного списка людей, которые
выдавали себя за богов, эта отдельная оплошность не сделала бы несостоятельным
доказательство, которое я привел, а именно доказательство того, что человеческие
претенденты на божественность были людьми далеко незнатного происхождения,
а их доверчивые почитатели гораздо более многочисленными, чем предполагалось
до сих пор. Подобным образом, если вся моя теория этого специфического
жречества потерпит неудачу, и я полностью признаю скудность основ, на
которых она строится, ее крушение едва ли поколеблет мои общие выводы
относительно эволюции первобытной религии и общества, которые обосновываются
многочисленными собраниями вполне объективных и хорошо удостоверенных
фактов.
Знатоки
немецкой философии из числа моих друзей указали мне, что мои представления
о магии и религии и об их отношении друг к другу в истории до некоторой
степени совпадают с соответствующими представлениями Гегеля. Такое совпадение
является совершенно независимым и неожиданным для меня, поскольку я никогда
не изучал произведения философа, будучи равнодушным к его спекуляциям.
Так как мы, тем не менее, пришли к похожим результатам весьма различными
путями, вероятно, истолковать как несомненную презумпцию их истинности.
В приложении я дал несколько извлечений из гегелевских лекций по философии
религии, с целью облегчения моим читателям самостоятельной оценки степени
такого совпадения. Любознательный читатель может сравнить их с моим разделом,
посвященным магии и религии, который был написан в полном неведении относительно
взглядов моего выдающегося предшественника.
Я хочу
повторить предостережение, которое я уже дал в тексте, относительно истории
священного титула царя, которую я наметил в общих чертах в этих томах.
Хотя я показал правомерность предположения, что во многих общинах священные
цари ведут свое происхождение от древних магов, я вовсе не думаю, что
так было повсеместно. Причины, обусловившие установление монархии, без
сомнения, сильно варьировались в различных странах и в разное время, поэтому
я не претендую на обсуждение или даже на перечисление их всех: я просто
выбрал одну частную причину, потому что она имеет прямое отношение к моему
специальному исследованию; и я выделил ее, поскольку она со всей очевидностью
недооценивалась авторами, пишущими о происхождении политических институтов,
авторами, весьма рассудительными и мыслящими по современным стандартам,
но не принимающими во внимание достаточно большое влияние, которое оказывают
суеверия на формирование человеческого прошлого. Но я не хочу также преувеличивать
значение этой частной причины за счет других причин, которые, возможно,
были в равной или даже в большей степени значительными. Никто больше меня
не может осознавать риск распространения гипотезы слишком далеко, нагромождения
множества несовместимых частностей в рамках одной плоской формулы, сведения
огромной, или даже непостижимой, сложности природы и истории к обманчивой
видимости теоретической простоты. Не исключено, что я неоднократно ошибался
в этом направлении; но, по меньшей мере, я вполне осознавал опасность
ошибки и постарался уберечь от нее себя и моих читателей. Насколько я
преуспел в этой и в других целях, которые я поставил перед собой при написании
данной работы, я предоставляю решить беспристрастной публике.
Мистика.
Религия. Наука. Классики мирового религиоведения. Антология. /Пер. с англ.,
нем., фр. Сост. и общ. ред. А.Н. Красникова. - М.: Канон+, 1998. - (История
философии в памятниках). С. 96-98.