Когда Конфуций странствовал по горе Тайшань, он увидел Жупа Цици, который бродил по равнине в одеждах из шкур, подпоясанный простой веревкой, и напевал песню, подыгрывая себе на лютне.

- Уважаемый, отчего вы так веселитесь? - спросил его Конфуций.

-  О, у меня есть много причин для веселья! - ответил Жун Цици. - Среди всех вещей в этом мире человек - самое драгоценное, а я имею счастье родиться человеком. Вот первая причина для веселья! Из двух полов мужчины ценятся выше, чем женщины, а я имею счастье родиться мужчиной. Вот вторая причина для веселья! Среди родившихся на этот свет многие не живут и дня или месяца и никогда не выходят из пеленок, а я уже прожил девяносто лет. Вот моя третья причина для веселья! Для всех людей бедность -  это судьба, а смерть - конец существования. Я принимаю свою судьбу и спокойно ожидаю конца, о чем же мне беспокоиться?

- Прекрасно!  - воскликнул Конфуций. - Вот человек, знающий, как быть довольным в этом мире.
 

Когда Линь Лэй уже прожил на свете без малого сотню лет, он в разгар весны надел меховую шубу и пошел по полю, распевая песни и подбирая колоски, оставшиеся на брошенной ниве. Его заметил издали Конфуций, ехавший в то время в царство Вэй. Повернувшись к ученикам, Конфуций сказал им:

-  С этим стариком нужно поговорить. Пусть кто-нибудь подойдет к нему и заведет с ним разговор.

Цзы-Гун предложил свои услуги. Он настиг Линь Лэя у самой кромки поля, взглянул на его лицо и, вздохнув, спросил:

-  Неужели вы ни о чем не сожалеете? Вы поете, подбирая в поле колоски.

Линь Лэй не остановился и даже не прекратил петь. Тогда Цзы-Гун пошел за ним следом, повторяя свой вопрос. Наконец Линь Лэй обернулся и сказал:

-  О чем же мне сожалеть?

- Вы, уважаемый, в юности не пеклись о добронравном поведении, в зрелые годы не стремились к успеху, в преклонном возрасте не имеете ни жены, ни детей, а смерть ваша уже близка. Какое же счастье привалило вам в жизни, что вы поете, подбирая в поле колоски?

- Причины для  радости у меня такие же, как у всех людей, - ответил с улыбкой Линь Лэй. - Но люди так часто делают их причинами своих забот. В молодости я не радел о благонравном поведении, а в зрелые годы не стремился к успеху - вот почему я смог прожить так долго. В преклонном возрасте у меня не было ни жены, ни детей, а смерть моя уже близко -  вот почему я могу радоваться жизни сейчас.

-  Но человеку свойственно держаться за жизнь и бояться смерти. Отчего же дума о смерти вас радует?

- Смерть - это возвращение туда, откуда мы вышли, когда родились. Как же могу я знать, что, умерев сейчас здесь, я не буду рожден где-нибудь еще? Откуда мне знать, не является ли моя любовь к жизни заблуждением? Откуда мне знать, что моя смерть не будет лучше моей жизни?

Цзы-Гун выслушал эти слова, но не понял их смысла. Он вернулся и пересказал их Конфуцию.

- Я знал, что этот человек достоин разговора, - сказал Конфуций. - Так оно и есть. Он постиг кое-что, но не постиг всего [2].
 

Цзы-Гун устал учиться и сказал Конфуцию:

- Я хочу отдохнуть.

- В жизни нет отдыха, - ответил Конфуций.

- Значит, мне не суждено обрести покой?

- Нет, ты найдешь его. Взгляни на тот могильный курган, такой величественный, такой могучий, и ты поймешь, где ждет тебя покой!

- Воистину смерть велика! - воскликнул Цзы-Гун. - Благородный муж обретает в ней отдохновение, заурядный человек покоряется ей.

- О, ты все понял, Цзы-Гун! Люди понимают радость жизни, но не ее пошлость, печаль старости, но не ее безмятежность, ужас смерти, но не ее упокоение.

Ле-цзы спросили:

- Почему ты ценишь пустоту?

- В пустоте нет ничего ценного, - ответил Ле-цзы. - О ней нельзя так говорить. Просто нет ничего лучше покоя, нет ничего лучше пустоты. В покое, в пустоте находишь место, где жить. А давая и отбирая, мы теряем место, где жить. Тот, кто, совершив ошибку, начинает играть в “человечность” и  "справедливость”, не вернет потерянного.

<...>

Примечания:

1. Главная тема этой главы - неизбежность приятия своей “небесной доли” и в особенности примирения
со смертью. В даосской космологии обоснованием данного вывода служит учение о “едином дыхании”,
или едином поле жизненной энергии (ци), наполняющей все сущее. Авторы “Ле-цзы” предъявляют и
целый ряд других аргументов в пользу покойного приятия смерти: всякое индивидуальное существование
иллюзорно, жизнь и смерть в природном мире дополняют друг друга, мы не можем знать, что смерть хуже жизни, и, наконец, “пустотно-отсутствующее” и есть наш родной дом, куда мы с  неизбежностью рано или поздно возвращаемся. При переводе были опущены два сюжета, дублирующие текст “Чжуан-цзы”.
2. Отзыв Конфуция следует понимать, видимо, в том смысле, что Линь Лэй способен утешить себя
мыслью о том, что в смерти ему будет не хуже, чем в жизни, однако он еще не постиг ложность самого различения между жизнью и смертью.

Ле-Цзы. Небесная доля. Пер. В. В. Малявина.